Денхольм вздохнул. Хотя он был специалистом по электронике, но считал себя в первую очередь человеком классического образования. Ради справедливости следует отметить, что Денхольм не только свободно объяснялся, но и читал и писал на латыни и на греческом языке. А если судить по книгам в его каюте, то он просто сходил с ума от этих древних культур, обожал цитировать древних авторов. Не обошелся он без этого и на сей раз:
— Острова Греции, острова Греции,
Где любила и пела незабвенная Сафо,
Процветали искусства войны и мира,
Где Делос возник и явился божественный Феб,
А вечное лето...
— Ваша точка зрения понятна, лейтенант, — прервал его Тальбот. — Поплачем завтра, а сейчас подумаем о судьбе тех бедных душ, что мы видим впереди. Я насчитал пятерых.
— И я. — Денхольм опустил бинокль. — Почему они так неистово машут? Неужели им кажется, что мы их не видим?
— Они нас заметили, это хорошо. Успокойтесь, лейтенант. Они просто не могут дождаться, пока их спасут. Хотя в их поведении есть нечто большее. В том, как они машут, чувствуется какая-то настойчивость, что-то похожее на примитивную форму сигнализации. Будто они хотят сказать: «Черт побери, вызволите нас отсюда, и как можно быстрее».
— Возможно, они предполагают, что будет еще один взрыв?
— Может быть. Харрисон, я хотел бы подойти к ним справа и остановиться, как вы понимаете, на благоразумном расстоянии.
— Примерно в сотне метров, сэр?
— Прекрасно.
«Делос» был великолепной двадцатипятиметровой яхтой обтекаемой формы, совсем еще недавно ослепительно белой. Теперь же из-за дыма она стала почти черной. Довольно сложная надстройка яхты состояла из ходового мостика, кают-компании, столовой и камбуза. Густой дым и языки пламени, поднимавшиеся на два метра над полуютом, указывали на источник пожара — без сомнения, он находился в машинном отделении. На корме на шлюпбалках все еще висела небольшая моторная лодка. Нетрудно было догадаться, что из-за огня или из-за взрыва механизмы спуска заклинило и ее не смогли спустить.
— Довольно странно, — заметил Тальбот. — Как вы считаете, лейтенант?
— Странно? — осторожно произнес Денхольм.
— Да. Видите, пламя затухает. Любой сразу бы сообразил, что это уменьшает возможность нового взрыва. — Тальбот перешел на левый борт. — Вы, наверное, обратили внимание на то, что вода поднялась почти до самой палубы.
— Я вижу, что яхта погружается.
— Вот именно. Если бы вы оказались на борту судна, которое должно вот-вот опуститься на дно и утащить вас вместе с собой, как бы вы реагировали?
— Захотел бы оказаться где-нибудь в другом месте, сэр. Но, насколько я вижу, им не спустить моторную лодку.
— Согласен. Однако на плавательном средстве подобных размеров не может не быть спасательного оборудования, какой-нибудь надувной спасательной лодки или плотика. У настоящего владельца всегда есть для своих пассажиров и членов команды большой запас спасательных поясов и жилетов. Они не воспользовались ими и не покинули судно. Вот у меня и возникает вопрос: почему?
— Понятия не имею, сэр. Но это действительно чертовски странно.
— Когда мы снимем испуганных моряков и они поднимутся на борт, вы. Джимми, сделаете вид, что совершенно не умеете говорить по-гречески.
— Но слушать-то по-гречески я могу?
— Вот именно.
— Коммандер Тальбот, вы удивительно хитрый и подозрительный человек.
— Такая у меня работа, Джимми.
Благодаря умению Харрисона «Ариадна» остановилась, как и было обусловлено, на расстоянии ста метров от «Делоса». Ван Гельдер сразу отошел от фрегата на баркасе и вскоре оказался у самой яхты. Как только баркас поравнялся с ее носом, в дело пошли багры, с помощью которых баркас и яхта удерживались рядом. В течение нескольких секунд с яхты удалось принять шестерых пассажиров — на одного человека больше, чем насчитал Тальбот. Они представляли собой настолько печальное зрелище из-за покрывавшей их копоти, что невозможно было определить их возраст, пол или национальность.
— Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — спросил Ван Гельдер.
— Мы все говорим, — ответил ему коренастый человек невысокого роста. — Правда, плоховато, но вполне достаточно, чтобы понять.
Действительно, говорил он с сильным акцентом, но понять его было можно. Ван Гельдер посмотрел на Грирсона.
— Кто-нибудь пострадал? Обожженные есть? — спросил Грирсон.
Все отрицательно закачали головами и что-то забормотали.
— Здесь мне делать нечего, «первый». Горячий душ, моющие средства, мыло. Я уж не говорю о том, что необходимо сменить одежду.
— Кто здесь главный? — спросил Ван Гельдер.
— Я, — ответил тот же самый человек.
— Кто-нибудь остался на борту?
— Три человека. Они не могут идти с нами.
— Вы хотите сказать, что они мертвы?
Мужчина кивнул.
— Я проверю.
— Нет, нет! — крикнул тот, схватив Ван Гельдера за руку. — Слишком опасно, чересчур опасно. Я запрещаю.
— Вы не можете мне что-либо запрещать. — Когда Ван Гельдер переставал улыбаться, что бывало очень редко, выражение лица у него становилось довольно-таки расхолаживающим, и мужчина отдернул руку. — Где эти люди?
— В коридоре между машинным отделением и отдельной каютой на корме. Мы вывели их туда после взрыва, до того как начался пожар.
— Райли, — сказал Ван Гельдер, обращаясь к старшему матросу, — пойдете со мной. Если вы почувствуете, что яхта тонет, дайте мне знать.
Он взял фонарик и уже собрался подняться на борт «Делоса», как его остановила рука, держащая пару защитных очков. Ван Гельдер улыбнулся: